Пометки на память. Безвозвратно.
Heselinda
 
Пронзительный визжащий звук заставил меня приоткрыть глаза. «Какого черта?..» - сонно подумалось мне. Я, было, опять закрыл их, но визг не прекращался. Знаете, такой особо противный резкий звон, который был у всех советских будильников. Я вздохнул и отвернулся к стене.
– Вставай, соня, – этот звук был намного приятней. – Опоздаешь.
А затем раздались ее торопливые шаги и стук захлопывающейся входной двери. Я вздохнул еще раз и все-таки заставил себя подняться, ведомый запахом свежесваренного кофе на кухню.

Она всегда уходила раньше меня, пока я еще спал. Так что я очень редко видел, как она собирается по утрам. Но одно мог сказать точно. Если квартиру наполнял кофейный аромат, а вещи были аккуратно расставлены по местам, – значит все прекрасно. Однако, если после ее ухода царил хаос и на кухне не было завтрака – она опаздывала. И да – еще сережки. Такие большие посеребренные кольца. Если она забывала их надеть, и они преспокойно себе лежали на столике – значит, она не просто опаздывала. А опаздывала катастрофически.

Вообще, это было забавно. Знать всякие мелкие детали о ней. Ее привычки. Пунктики. Я собирал их с пристрастием старого коллекционера. Сравнивал, сортировал по категориям. Но были и такие, которые нельзя было отнести лишь к одной категории.
Например, она до смерти боялась пауков и дико визжала, когда видела даже самого маленького безобидного паучишку. Но стоило мне его попытаться задавить, она тут же меня останавливала – ей, видите ли, было его жалко.
Еще иногда она мечтала остаться в одиночестве. Она так этого хотела, что раздражалась по малейшим пустякам и постоянно донимала меня всякими придирками, пока ее, наконец не оставишь одну. Но. Как только это случалось, ей становилось жутко тоскливо в пустой квартире. И она принималась звонить друзьям.
Хотя всегда говорила, что друзей у нее нет и не было.

Я знал о ней все. Все до мелочей. И в того же время – абсолютно ничего. Она, разумеется, видела, что я наблюдаю за ней, фиксирую в памяти ее малейшее движение, взгляд, улыбку. Постоянно делаю себе пометки на память о ее привычках и пристрастиях. Она видела. И беззастенчиво пользовалась. Позировала. Играла. И примеряла целый арсенал масок. Не будучи никогда настоящей. Даже в постели. Даже когда мы просто разговаривали по ночам шепотом, и я целовал ее запястья, а она смотрела на мой профиль.

Только однажды я увидел ее «истинную». В тот день я поздно пришел домой и, ожидая увидеть ее дома с накрытым к ужину столом, обнаружил темную пустую квартиру с пугающей тишиной. Лишь спустя мгновение, я уловил какой-то странный сдавленный звук. Включил свет. И увидел ее. Сидящую на полу. Размазанная косметика, красные от слез глаза. Она забилась в угол и тихонько икала от плача, прижав коленки к груди. Такая беззащитная. Маленькая. Несчастная. У нее было ничего общего с той самоуверенной леди, что была со мной утром. Я кинулся к ней, хотел прижать, успокоить. Спросить в чем дело, но она лишь оттолкнула мои руки, схватила плащ и выбежала из дома. И я почему-то не стал ее догонять. Лишь сосредоточенно соображая, что могло стрястись, пошел на кухню готовить ужин.
Она долго не появлялась. Было уже заполночь, и я всерьез начал беспокоиться, собираясь ее искать, когда в замочной скважине тихо повернулся ключ. И мы встретились в полутемной прихожей. Она медленно закрыла дверь и привалилась к ней спиной, неотрывно глядя на меня. Краешек губ дернулся в какой-то странно нервной полуулыбке.
А потом молча подошла и прильнула ко мне, устало и обреченно вздохнув. Так мы и стояли – обнявшись, ни слова не говоря.

После того вечера что-то изменилось в наших отношениях. Что-то исчезло. Безвозвратно. Мы оба это понимали, но продолжали ходить по своему привычному замкнутому кругу. Что-то происходило с ней. В ней. Но она никогда не делилась со мной. А сам я не хотел лезть к ней с расспросами. Возможно, мне как раз стоило сделать это…
Наверное, я любил ее. И точно знал, что она никогда не испытывала того же ко мне. У нее был целый ворох историй про ее бывших «любимых», которые по ее словам давно канули в Лету, оставив лишь шлейф воспоминаний. И ни одной – про меня. А может быть, думалось мне, и про меня она что-нибудь сочинит, когда и я «кану в небытие» и буду «любимым» для ее очередного «слушателя».