Ars longa...
(лис )
 
Искусство требует жертв.
Иногда – человеческих…

Натали было невыносимо скучно… Собравшиеся на празднование ее тринадцатилетия гости были настолько увлечены серьезными, нудными взрослыми разговорами, что не заметили исчезновения именинницы. А та, в свою очередь, была так рада оказаться подальше от дома, что и не заметила, как забрела действительно далеко…
Страшно не было, напротив, девочку захватила атмосфера незнакомых улочек и она теперь уже сознательно и старательно уходила прочь от центра города. Натали шла достаточно медленно, пытливо рассматривая попадавшиеся на пути вывески, витрины, идущих навстречу людей… Вдруг она остановилась – над дверью одного кафе было написано название «Натали». Немного поколебавшись, девочка вошла внутрь – и замерла…
Сюда не доносился уличный шум, не проникали крики зазывал и торговок цветами, не слышалась ни вялая пьяная перебранка, ни возгласы проституток… Здесь играла музыка.
Натали сама с малых лет была вынуждена учиться игре на фортепиано, но она никогда бы и не подумала, что музыка может быть такой… Переведя дух, девочка постаралась приблизиться к небольшой эстраде, чтобы рассмотреть, постараться понять, что происходит…
На первый взгляд, состав ансамбля был самым обыкновенным, все инструменты – знакомыми, но то, что они исполняли… Это было что-то абсолютно новое и незнакомое…
В этой музыке была огромная внутренняя энергия, безбрежный океан неведомой, пульсирующей энергии… Она подхватывала, завораживала – и не было ни возможности, ни желания сопротивляться. Натали хотелось замереть – и слушать, дышать, жить… Что-то переворачивалось в ее душе, что-то новое рождалось и набиралось сил.
А потом откуда-то из тени выступил саксофонист – и музыка стала немного другой. Странная раздвоенность, но в тоже время единство и равновесие, стремление расшатать ритм, раскачать даже сами звуки, создать конфликт – и в тоже время четкое ощущение пульсации. Нарушение ритма вызывало беспокойство, создавало радостное напряжение, возбуждало, казалось, все органы чувств. А затем, на какое-то мгновение, ритм словно снова приходил в норму – и ощущение разрядки заполняло сознание… Словно на скачках с препятствиями, то саксофон вел за собой музыкантов, то они опережали его, то, благодаря какому-то гипнотизирующему всплеску мелодии он снова оказывался впереди, казалось, вне досягаемости – и снова, и снова, и снова… Мозг Натали почти отказывался верить в то, что слышит. Раньше она бы не поверила, что смертный способен на такое, но теперь… Эта музыка могла заставить поверить во что угодно, даже в себя саму…
Логика уступала место импровизации. Натали казалось, что солист парит безо всякой опоры, но основной ритм вновь восстанавливался, вернее, становился уловим – чтобы потом опять скрыться, заставить сознание броситься в бессмысленную лихорадочную погоню за формой… Два ритма – реальный, противоречивый, непредсказуемый, неустойчивый, и тот, который слушатели пытались удержать в сознании – сталкивались, словно огонь и вода…
Единство и борьба противоположностей – и никто не мог устоять перед искушением быть вовлеченным в эту борьбу.
Немного придя в себя, Натали оглядела кафе и его посетителей. Никто по-прежнему не обращал на нее, прижавшуюся к стене у эстрады, никакого внимания. Более того, девочке даже показалось, что мало кто обращает внимание и на звучащую музыку, словно она была самой обыденной. Но, понаблюдав еще некоторое время, Натали пришла к мысли, что дело в обратном. Музыка была огромной частью жизни этих людей, настолько же неотъемлемой, как земля, по которой они ходили, и воздух, которым дышали. А много ли внимания мы обращаем на воздух, который вдыхаем? Он просто есть. Но кто обойдется без него?
Так и здесь. Наверное, без этой музыки никто не прожил бы и часа. Она давала силу, освобождала, незаметно, но неотвратимо изменяла что-то в сердцах и мыслях… Музыка и есть, наверное, речью и памятью души…
И непонятно было, то ли подобные звуки могли родиться только в таком месте, полном табачного дыма, диковатых, каких-то животных полуулыбок и странных лиц, превращенных в изысканные карнавальные маски прихотливой игрой света – то ли музыка рождала эту атмосферу, сплетенную из тайн и откровений…
Понемногу музыканты стали играть все тише и тише – и тогда в воздухе разлилось мощное саксофонное соло…
В этой импульсивной, лишенной всяких условностей музыке слышалась неподвластная векам страсть – и такая же непреодолимая тоска по вечности… Время замерло. Казалось, мир исчез, замкнулся в отблесках света на металле саксофона… А саксофонист был творцом – и ему предстояла вполне посильная задача – в который раз создать новую вселенную, населить ее бессмертными душами, дать имена всему живому… Шум океана… Лунные блики, обнаженные тела, сплетающиеся в прохладной траве… Голоса неведомых племен, давно исчезнувших с лица земли… Прекрасные женщины, отдающиеся на милость победителей-варваров… Грозы, радуги, смешливые девушки у прозрачного ручья… Жизнь, полная страхов и страстей, равнодушная смерть, память и забвение…
Внезапно Натали пришло в голову, что музыкант знает, что такое – бессмертие… Не может не знать.
Музыка стихла… Музыканты отдыхали, тихо переговариваясь между собой. Саксофонист, не участвуя в общем разговоре, стоял в тени, прислонившись плечом к стене, и смотрел в зал из-под полуприкрытых век. Не выдержав, Натали подошла к нему и тихонько позвала:
- Сэр…
Он открыл глаза и немного удивленно посмотрел на нее.
- Сэр, простите, - чуть громче произнесла Натали. – Что это было?
Саксофонист улыбнулся, его глаза весело заблестели. Натали испугалась, что он посмеется над ней, но музыкант нагнулся к девочке и, глядя ей в глаза, произнес торжественно:
- Это был джаз, маленькая мисс…
- Я запомню, - Натали серьезно кивнула головой. – Спасибо, сэр.
«Сэр» шутливо поклонился, взмахнул рукой, привлекая внимание остальных музыкантов и посетителей кафе, и вдруг объявил на весь зал:
- А теперь позвольте для нашей юной гостьи…
Но Натали не суждено было в тот вечер услышать посвященную ей композицию, потому что чья-то сильная рука схватила ее за запястье и буквально поволокла к выходу. А по дороге сердитый голос, принадлежавший ее старшей сестре, принялся выговаривать:
- Что ты натворила, Натали! Неслыханно! Сбежать с собственного праздника!.. Родители места себе не находят! Уж и полицию хотели вызывать, да хорошо, что Бесси видела, как ты пошла в эту сторону, она и сказала Кристи, а Кристи прямиком побежала к Джеку…
Но Натали вряд ли слышала ее слова. Сегодня у нее действительно был праздник…
***
Что ж, в плохом романе Натали бы влюбилась в безвестного музыканта и, став взрослой, непременно разыскала бы его. Он, в свою очередь, не смог бы устоять перед красотой и умом девушки, которую он впервые увидел (и наверняка полюбил) так давно… Конечно же, ее родители были бы против такого союза, но потом, движимые любовью к дочери и желанием сделать ее счастливой, дали бы свое благословение. И еще миллион всевозможных «бы»…
Плохо или нет, но ничего этого не случилось. Натали благополучно повзрослела, полюбила хорошего человека и вышла за него замуж…
Хотя стоит добавить, что занятий музыкой девочка не бросила… Натали стала музыковедом, занималась музыкально-публицистической деятельностью. А ее излюбленной темой был и остается джаз…
Наверное, именно поэтому, в один тихий весенний вечер Натали, любящая жена, мать троих детей и счастливая бабушка одного внука, совсем взрослая Натали остановилась, как вкопанная, перед дверью какого-то безымянного клуба. Конечно, время другое, место совсем не то, но она знала, что не могла ошибиться – из-за двери доносились звуки музыки. Джаз. Тот самый.
Уже не вполне отдавая себе отчет в собственных действиях, Натали толкнула дверь и вошла в полутемное помещение. Внутри было не очень много людей, так что она без труда нашла место у задней стены зала, но не села, а лишь положила на стул сумочку и плащ и, поколебавшись, заказала у подошедшего официанта чашку кофе. Тот с пониманием посмотрел на нее и сказал:
- Не беспокойтесь, можете сидеть и слушать, сколько угодно… Тут все такие…
Музыка уже завладела ею… Да, теперь Натали знала, что такое свинг и чем отличается брейк от синкопа, в чем особенности новоорлеанского и чикагского стилей и много-много других умных слов и понятий, но… Она снова была маленькой девочкой, в чью душу постучалась музыка. Потому что – в этом Натали уже не сомневалась – на саксофоне играл тот самый музыкант из старого кафе «Натали», давно прекратившего свое существование…
Та же манера исполнения, смелая, сильная, независимая – только теперь гораздо более яркая, зрелая. С оттенком какой-то неземной горечи и светлой грусти… Та же любовь, то же нечеловеческое желание… Вересковые пустоши и горячее дыхание ветра… Жажда жизни и последний рассвет…Обретенная вечность… Познание добра и зла…
В голове у Натали царил сумбур. Не может этого быть – твердил ей рассудок, не может этого быть просто потому, что этого быть не может… Сколько же ему теперь должно быть лет? Семьдесят? Восемьдесят? Невозможно, нереально… Но чувства убеждали – это правда. Самое простое объяснение зачастую оказывается единственно верным.
Не в силах больше мучиться сомнениями, Натали медленно, в обход, вдоль стены начала приближаться к тому углу зала, где находились музыканты. Ей почему-то было страшно… Наконец, она увидела саксофониста – и чуть не упала в обморок. Конечно, это был он. Такой же, каким она запомнила его чуть более сорока лет тому назад… Темные, чуть широко посаженные глаза на неестественно бледном лице, прямой нос, короткие темные волосы, непослушно торчащие в разные стороны… Казалось, он и одет был в ту же одежду, что и тогда – брюки неопределенного цвета, белая рубашка, украшенная какой-то замысловатой вышивкой…
Натали замерла, не в силах шевельнуться, и постаралась привести мысли и чувства в относительный порядок. Все-таки настолько сильные переживания в ее возрасте… А потом в ней проснулось нормальное человеческое любопытство – что же на самом деле происходит? Конечно, согласно старой поговорке, любопытство-то кошку и убило, но Натали верила, что у кошки девять жизней…
Дождавшись, когда музыканты удалятся на перерыв, Натали, никем не замеченная, прошла в подсобные помещения с намерением отыскать музыканта и просто поговорить. Проплутав по задним комнатам довольно долго и никого не обнаружив, она в итоге вышла через заднюю дверь на улицу и решила пойти домой, смирившись с тем, что не на все вопросы можно получить ответ. Но, завернув за угол здания, Натали остановилась – чуть впереди стоял саксофонист. Ее он не заметил, потому что был не один.
Сначала Натали показалось, что он целуется с какой-то девушкой, и она хотела уже повернуть обратно, чтобы не помешать, но потом передумала. Что-то в поведении той девушки показалось Натали неправильным. Присмотревшись, Натали сообразила – не было никакого поведения. Девушка, находившаяся в объятиях музыканта, никак не реагировала на происходящее. Как зачарованная, Натали продолжала наблюдать…
Поддерживая жертву за талию и плечи, вампир склонился к ее шее, отыскивая самый уязвимый и желанный участок. Не спеша сдул упавший на плечо девушки локон и чуть помедлил, словно собираясь с духом. Затем закрыл глаза и, коротко оскалившись, прижался губами к изгибу шеи, торопясь утолить голод… Сделав несколько быстрых глотков, он приостановился и позволил себе немного расслабиться. В такие моменты на него и снисходило умиротворение и вдохновение. Конечно, все зависело от жертвы – если то была интересная личность, приходили прекрасные, чистые идеи, которые просто требовали воплощения в музыке, а если как сейчас – пустая голова и душа, то и он чувствовал себя потом опустошенным и уставшим, хотя и вполне сытым. Сегодня затягивать не стоит…Кто там говорил, что талант должен быть голодным?
Закончив, он подхватил тело и понес его к стоявшей в подворотне машине. Тщательно укрыв его брезентом, вампир уже собрался вернуться в клуб, как тут заметил Натали, которая все это время неподвижно стояла, не спуская с него расширившихся глаз и приоткрыв рот. Музыкант быстро приблизился к ней и, как в ее детстве, глядя в глаза, мягко промолвил:
- Привет, маленькая мисс… Пришла дослушать свой джаз? – и он широко улыбнулся, демонстративно обнажая клыки и нарочито медленно слизывая с них остатки крови…
Тут вместе с остатками самообладания Натали покинуло и сознание.
***
В себя Натали приходила медленно, в голове стоял туман и раздавался противный гул. Наконец, она смогла открыть глаза и обнаружила, что полулежит в кресле в какой-то крохотной и захламленной комнатке. С трудом приподнявшись, Натали увидела вампира, который сидел на корточках в углу и с невозмутимым видом рассматривал клапаны саксофона. Ситуация показалась Натали такой до нереальности нелепой, что она почти не боялась, только невольно вздрогнула, когда вспомнила все, что знала о подобных существах, о приписываемых им ужасах… А знала она так мало, что и испугаться как следует не смогла бы.
Заметив, что она очнулась, саксофонист поднялся, порылся в стоящем у стены шкафу, а затем подошел к Натали. В одной руке у него были вещи, которые она оставила в зале, а в другой – стакан минеральной воды. Молча протянув все это Натали, он отошел и снова опустился на пол, искоса наблюдая, как она мелкими глотками пьет воду, стараясь, чтобы зубы не стучали о край стакана. Мельком Натали взглянула на часы – было еще не слишком поздно, если ее и начнут разыскивать, то не раньше, чем к полуночи, муж на конференции в другом городе, дома только младшая дочь, но она сама, наверняка, гуляет где-нибудь с друзьями, так что не исключено… Но тут вампир подошел к ней, мягко взял из рук пустой стакан, снова наполнил, подал ей и сказал, словно продолжая прерванный разговор:
- Конечно, для вдохновения не обязательно требуется чья-то кровь, чья-то жизнь или смерть… Но все имеет свою цену.
Знаешь, Натали, было гораздо проще, когда я был весьма посредственным, хотя и старательным музыкантом, исполнявшим самую обычную музыку посредственных авторов. Все началось, когда я попробовал импровизировать и немного писать музыку сам… Для исполнения своих произведения пришлось набрать небольшой ансамбль из довольно сомнительных личностей, потому что никто из моих знакомых не хотел играть джаз – «музыку цветных»… Поначалу было трудно, но мысль бросить все не приходила в голову никому из нас.
Мы играли в портовых кабаках и подвалах разных городов, на вокзалах и просто на улицах… Как были непохожи наши слушатели на мою прежнюю публику!.. Тогда-то я и понял, что музыка может не только развлекать, что она не должна быть просто безликим фоном или пыткой для детей, обреченных на уроки под руководством равнодушных учителей…
Помню, как-то мы играли перед толпой восхищенных беспризорников… По иронии судьбы, мы остановились под окнами музыкальной школы. Спустя мгновение оттуда выскочила похожая на чертика из табакерки сухая девица и завопила, указывая на школу: «Как вы можете! Прекратите! Здесь же дети!..» Скажу тебе честно, те дети, которые стояли перед нами, гораздо живее и ближе чувствовали музыку, чем те, кто наблюдал за происходящим из окон здания…
Любить, ненавидеть, воскрешать, казнить и миловать… Исцелять и ввергать в безумие… Натали, ты не хуже меня знаешь, на что способна музыка, ведь в тебе это тоже есть – достаточно сумасшествия, чтобы казаться разумной… Я ведь сразу тебя узнал, как только ты подошла к нам в клубе. Но и не думал, что ты увидишь меня… А впрочем, мне стесняться или остерегаться тебя не стоит, правда, маленькая мисс?
Время шло. Мы были вполне довольны – хватало и музыки, и денег… Но я все чаще стал задумываться о будущем. Нет, не о том, как бы накопить побольше, устроить свою жизнь и стать толстым респектабельным мистером, со снисходительной усмешкой вспоминающим «увлечения молодости». Наоборот – я понимал, что не смогу играть вечно, как бы мне того ни хотелось… И то, что я знаю, что умею – уйдет вместе со мной. Понимаешь ты, какого это – знать, что тебя ждет недолгая память и забвение? Прах к праху…
Нет, я не хотел славы, мне было непереносимо горько сознавать, что не будет музыки, не будет этих глаз, которыми на тебя смотрят, казалось, души твоих слушателей… Видеть, как в этих душах что-то переворачивается, становится светлее, чище, человечней…
Все, что я мог, все, что узнавал – всегда вкладывал в музыку, чтобы рассказать другим людям понятным для них языком. Натали, как я мог отказаться от этого? Я как Фауст, готов был продать душу дьяволу за возможность жить и играть… Но, видимо, моя душа, как и душа любого музыканта, обречена на ад – и дьявол решил не прилагать лишних усилий…
Признаюсь, в тот вечер я сильно выпил… И когда на моем пороге возникла та девушка, даже не удивился, а молча позволил ей войти. Она тоже молча прошла, оглядела мое скромное логово и грациозно присела на краешек стула, сложив на коленях тонкие руки. Как сейчас помню ее позу, а ведь прошло уже лет девяносто… Но у меня теперь отличная память…
Потом она пристально посмотрела на меня и сказала, что не стоит заключать сделку с тем, кто все равно обведет вокруг пальца. Я рассмеялся и спросил, что, в таком случае, может предложить мне она. Она качнула головой и четко произнесла: «Бессмертие». Заглянув в ее глаза, я понял, что это не шутка и моментально протрезвел. Все-таки немного дурашливо я спросил о цене, которую она хочет за подобную услугу, но она ответила, как отрезала, что это вовсе не услуга… А что касается цены, то платить я буду не ей… Искусство требует жертв… Она сказала, что именно моей музыке я обязан тем, что она решила поделиться со мной Даром…
Ее звали Корделия и она стала моей бессмертной матерью. Она научила меня всему, что знала сама – охотиться, не привлекая внимания и не оставляя следов, скрываться и убегать, когда это необходимо, и многому, многому другому… А я играл для нее и, готов поклясться, иногда Корделия готова была заплакать…
Я продолжал играть, только приходилось постоянно менять группы и место обитания. Но это даже интересно – меняются города, люди, мир меняется – и только музыка по-прежнему способна на все…
Конечно, время от времени я выхожу на охоту, по-другому пока не умею. Натали, я не оправдываюсь, но все-таки убиваю я не всегда… Иногда достаточно пары глотков, чтобы человек даже не понял, что с ним произошло. Многие вампиры не понимают меня, но мне не нужна агония окровавленного тела как таковая… Пожалуй, Корделия и этому меня научила – ценить жизнь во всех ее проявлениях.
Ощутить биение пульса у своих губ, коснуться прерывающегося дыхания, почувствовать Жизнь всем своим существом, пить ее – по капле, наслаждаясь и тоже оживая… И суметь отпустить.
Только став бессмертным, понимаешь всю бренность и красоту человеческой жизни… И я стараюсь передать это в музыке, донести до всех, кто приходил меня слушать. Не мне судить, удается ли…
Он помолчал а потом резко спросил:
- Скажи, ты считаешь меня чудовищем? Убийцей-кровососом? Натали… Не знаю почему, но мне важно это знать.
Она тихонько покачала головой:
- Я не имею права судить тебя… И никто не имеет. Но я… понимаю тебя и в чем-то согласна. Мне кажется, твоя музыка стоит большего, чем кровь или даже чья-то жизнь… Ты не чудовище, ты просто – музыкант…
- Послушай, неужели ты… - он запнулся и замолк, словно какая-то мысль вонзилась ему в мозг. - Одевайся! Пойдем!.. Ты ведь тогда не успела…
Он выбежал из комнаты, и Натали ничего не оставалось, как выйти следом. Они оказались на широкой улице, странно пустой в это время суток. Саксофонист взмахнул рукой и воскликнул, обращаясь скорее всего к звездам и молодому месяцу в темно-фиолетовом небе:
- А теперь позвольте для нашей юной гостьи исполнить следующую композицию!..
И хрипловатый, страстный голос саксофона взмыл в небо, словно душа на пути в рай…